Как у всякого неискушённого пустыней путешественника, моё представление о ней ограничивалось оранжевым дюн на фоне голубого неба, палящим солнцем и караваном вдали. На деле всё оказалось гораздо интереснее. Верблюды и караваны, конечно присутствуют, но водят они по пустыне вереницы ищущих себя туристов. Однако, смотрятся так же красиво издалека. Оказалось, что 60-ти километровый бросок от оазиса до Ерг Шегаги на верблюде занял бы четыре дня в одну сторону. А Тимбукту, например, в 52-х днях ходу верблюдом. Преимущества цивилизации в данном случае переоценить невозможно.
Должна сказать, езить на верблюде нужно привыкнуть. Подобие седла — железный обод с ручкой надетый на горб и покрытый одеялом — имеет комфорт приблизительный. Прибавьте к этому необходимость обхватить ногами довольно широкую спину. Мой бедуин залез и тут же слез. Сказал, рядом пойдёт. Его белый корабль пустыни одобрительно потёрся о мою ногу, моргнув пушистым глазом и, не отягощённый ношей, всё пытался обогнать то справа то слева.
Я же никак не могла решить наклоняться мне вперёд вместе с верблюдом при спуске с дюны или всё-таки в противоположную сторону. Впрочем, здесь важно крепко держаться и не спикировать. Падать высоко и на горячий твёрдый песок. Переживала за верблюда. Как бы он при особо крутом спуске на съехал горбом вперёд. Но он бывалый. Скользил на тонких ногах по песку. А по прямой – ничего. Выжить можно. Приноравливаешься к размеренному ходу и представляешь, что ты караванщик или пленница караванщиков. Подпрыгивающий время от времени Абдулла сбивал с настроя. Он шёл впереди босиком и песок явно обжигал ему ступни. «Ок! Ок, мадам. No problema», — заверял.
Верблюд, как оказалось, животинка с характером. Всегда даст понять что недоволен глубоким, густым гортанным «ээээ..» или предупредительным поднятием губы. Оскал типа «отойди детка. Достала со своими фотографиями». В общем, ищущие себя туристы при многодневном марш-броске в пустыню ходят с верблюдом рядом преимущественно. Последний, как полагается, несёт пожитки и провизию. Не знаю как вам, но идея походить Моисеем по пустыне уже не кажется мне такой страшной, а скорее привлекательной. Осталось уговорить моего бедуина.
Для справки: существуют верблюды одногорбые – дромадеры по-французски (dromadaire) , и двугорбые – шамо (chameau). В Сахаре преимущественно дромадеры. Не путать. Они обижаются.
Пока мы тряслись в дороге, оказалось что местные различают два вида пустыни: Erg – собственно песчанная, отсюда Erg Chegaga — песочная дюна Шегага; и Reg – каменистая пустыня.
Эрг и Рэг чередуются, смешиваются меряются силой. Усыпанная чёрным камнем земля без горизонта, перемежается дюнами с крепко усевшимися на них приземистыми и узловатыми тамарисами. Это что зеленеет? В пустыне?! Оказалось, подземные источники разбуженные дождём. Они взорвали пейзаж зелёным ковром дикой, острой на вкус руколы.
Свист ветра. Взгляд скользит, ища пристанища. Нет зацепки. Углубляется внутрь. Остановка. Махжуб что-то ищет перебирая камни. Минута и мы лицезреем окаменелости рыб и какого-то позвоночного. Как оказалось, пустыня на них богата. Я не сильна в геологии, но мысль о том, что в руках у меня пара миллионов лет, отправляет на более чем скромное место эволюции. Выражение «песчинка во вселенной» приобретает всю свою значимость. Начинаю, понимать пророков. Не зря они по пустыне ходили. Должно быть в ней что-то есть.
— Если бы было пожарче, мы бы увидели миражи, — замечает Махжуб. Стесняюсь спросить, это сколько пожарче в середине октября? На данный момент 35 по цельсию не меньше.
— А что мерещится? – спрашиваю.
— Вода в основном. Озёра, которых нет.
Вглядываюсь в сизый горизонт. Надеясь, что разогретый солнцем воздух померещится озером. Нащупываю на сиденье бутылку с водой. Реальность обнадёживает больше, к счастью. Ибо вода в пустыне это жизнь. Существует неписанное правило. Нашёл воду – поделись. Именно поэтому, возле редких колодцев стоят всегда наполненные водой поилки. Мы тоже, остановившись в тени утомлённого солнцем оазиса, наполнили их водой. Колодец, между прочим, с моторчиком. Цивилизация как никак. Махжуб зачерпнул и хлебнул воды : «Вам нельзя. Вы не привыкшие. Иммунитета нет. Мой желудок приучен». Не спорю. Я всё еще помню интимную встречу с тифом.
На месте. Из-за оранжевой дюны вынырнул наш бивуак. «Ооо!» — вырвалось лёгким разочарованием, ударившись в большой шатёр-столовую и отдельно стоящее туалетно-душевое строение класса люкс по меркам Сахары. Плотный чёрный квадрат этак двадцати традиционных «палаток» завершал организацию бивуака. Мы ж просили не фабрику для туристов! Вдох-выдох. Стараюсь скрыть разочарование. Пьём чай по традиции. Нас проводят в нашу палатку. На вскидку в лагере мы первые. Может повезёт.
Остальной турист стал прибывать ближе к вечеру. Вернулись с прогулки верхом на верблюде — плюс два джипа и шесть французов. Терпимо. Иду пожаловаться верблюдам. Тем жарко. Их достали туристы. Один распластался, откинув шею и длинные ноги. « Ah, it’s ok !» — успокоил Абдулла, — «Устал!»
Жарко. Воздух сухой — температура переносится легче, но тем не менее. Во сколько закат? В 18:54? На Шегагу взбираться рано. Чем заняться? — Смотреть на дюны? На самом деле вопрос чем заняться отпал сам собой ибо всё вокруг вас да и вы сами вошли в неспешный созерцательный ритм пустыни – сиди и смотри. Рассматриваю местных. Еще в посёлке мне жутко хотелось сфотографировать женщин. Завёрнутые с ног до головы в цветные лёгкие струящиеся ткани, часто поверх чёрных вышитых ярким юбок, они напоминали мне куколки бабочек. Вот-вот расправят крылья. Голубые, белые, чёрные силуэты мужчин с неизменным шешем на голове. Скуластые тонкие лица. Высушенные, выдубленные солнцем и ветром тела. Кожа и кости. «Я столько ем! Всё подряд! Куда всё девается? Мама и отец такие же», — улыбается Махжуб. Эх, счастливчик, думаю. Есть в этом что-то. Мы тоже заметили, что организм подчиняется ритму пустыни, переходит в режим stand by. Всё замедляется.
Шеш : традиционный широкий длинный шарф голубого, белого или чёрного цвета. Отнюдь не приманка для туристов, а вещь жизненно необходимая в пустыне с её палящим солнцем и песочными ветрами. У меня такой есть и наматывать я его научилась. Удобно и практично.
Сижу. Смотрю. Ковры, подушки, верблюды. Мысли лениво ушли в пески и не вернулись. Думать вообще не хочется. Вдруг, на вершине ближайшей дюны вынырнул носом вверх белый джип и лихо спикировал вниз в сантиметрах от рядом стоящего. Немая сцена. « Eh, bah! — восклицаем мы, — Лихо!» — «Ты ж не видел куда спускаться !!! А если бы не было места?!» — вопрошает Махжуб, поминая Аллаха. — «С’est mon jardin*. Знаю каждую дюну. Я рассчитал». Шумахером оказался владелец бивуака, балагур и весельчак по имени Я-Я. Он так впечатлил нас своим появлением, что мы прозвали его мсье «мой сад», немало развеселив этим местных. Солнце спускается к горизонту – Шегага зовёт на закат.
Хитрость пустыни в том, что всё тебе кажется близко. Так и Шегага – самая высокая дюна. Вот она! Рукой подать. Топаем двадцать минут. Ходить по песку как и по рыхлому снегу — нелегко. Ноги проваливаются. Струящийся тёплый песок нежно обнимает за щиколотку и норовит поставить подножку. Ищем места потвердее. Верблюды дожны быть в курсе. Последние метры мартышкой на четырёх. Ура! На вершине! На вдохе короткое «ах».
Плавные, мощные застывшие волны песка на закате. Караван вдалеке. Свист ветра… – клише. Не хочется образ облекать в слова. Рядом ёрзанье.
— Когда там закат? Через двадцать минут?
— Я не слезу! – предупредительно-твёрдо. – Буду сидеть до последнего!
Здесь я должна добавить реальности к красоте. Дует ветер, потому что летом и до октября в пустыне ветра. Ветер мечет песок порывами и мы судоржно закрываем всё, что можно закрыть. Он набивается в уши, нос и глаза, тонким слоем ложится на кожу, прилипнув к солнцезащитному крему. Благословляю свой шеш и очки. Реальность вторая – вы не одни. Нет, на дюну мы залезли конечно первые и место у нас самое-самое. Но в течение следующих двадцати минут на вершину подтягивался народ. Наслаждаться закатом в пустыне хочется всем. Справа пара из Швейцарии, слева испанцы, поодаль должно быть из местных… Все располагаются, в ожидании посматривая на часы. При внимательном рассмотрении угадываю три других бивуака поменьше вдали. Слава Богу, что не натыкали как грибов. Чуть севернее, на дюне поменьше резвятся на сэндборде, лихо съезжая со склона. Прямо по курсу, вереница верблюдов с туристами мерно шагает к ночлегу. Мой бедуин, изморенный песком, здраво замечает, что закату капут. Ветер песком затуманил солнце. «Может пойдём? Будем первыми в душе». Душ. Звучит так заманчиво. Очень хочется смыть с тела природный скраб. Вода здесь редкость и ресурс быстро исчерпаемый. Минимальным комфортом цивилизации нехтовать нельзя. Вот оно преимущество большого бивуака!
Вечер. Ужин. Аппетитная кефта дымится в тажине. Потяжелевшими тянемся к зажённому в центре огню. Барабан отбивает ритм, расслабляя тело, туманя разум. Луна полным большим жёлтым диском монополизировала ночное небо. Местным привычная тысяча, а нам одна ночь.
Возвращаемся в оазис с радостью. Ещё один день. И день этот необходим, ибо только сегодня мы прониклись окончательно. Мы начинаем «сбрасывать кожу». Происходит ментальная линька. В первый день по приезду мы всё ещё оглушены стрессом дороги и лапы цивилизации крепко держат за голову. В день второй начинаешь улавливать ритм, расслабляешься. И только на третий ты им живёшь. Забегая вперёд, скажу, что уезжать не хотелось. Хотелось остаться ещё хотя бы на день, чтобы прожить трансформацию. А пока трясёмся по рэгу. «Мадам, вы впорядке?» — периодически бросает Махжуб, когда я вдруг выпадаю из общего разговора, зависнув. — «Может фото верблюдов?» Убаюканное пейзажем сознание ушло в медитативное созерцание. Ему хорошо. Пусть верблюды пасутся.
Мы будем лежать на подушках, гулять по оазису, сходим в деревню (традиционный ksar*) к местным на чай. Очень советую. Если поначалу мне было неудобно, то потом я поняла, что это часть уравнения « ты мне – я тебе». Во-первых, вы внесёте свою лепту в скромную местную экономику (чаепитие: 50 дирам = 5 евро.) Во-вторых, ни один этнографический музей или гид не сравнится с тем, что вы увидите вживую сидя на устланном коврами полу традиционного саманного дара*, обозревая чайную церемонию хозяина и обстановку.
Чайная церемония в Марокко это по большей части мужская задача. Посетителей принимают на втором этаже. Это как бы публичная зона вроде гостинной. Женщины с посетителями не общаются. В нашем случае они стайкой сидели внизу в полумраке аркады и вышивали.
Узорчатые решётки на маленьких окнах с резными ставнями. Стёкол нет. Как зимой? Просто закроете ставни?! Так холодно ведь! Спите под несколькими одеялами? Море вопросов. Уходим памятью в детство. Я помню, как просыпалась в школу зимой. Слушала мамину возню на кухне, вдыхала запахи завтрака. На улице минус двадцать, воет ветер, а мне уютно, тепло, хорошо… «Ага, — вторит воспоминаниям Махжуб, — «нас было шестеро. Все мы спали вокруг мамы, как щенки. Под одеялами на толстых коврах. Тепло.» — Улыбаемся с пониманием. Мы из разных культур, географически разных мест, исторически разных эпох. У нас много общего. По сути мы так близки.
Время прощаться. Впереди дорога домой. Я во възерошенных чувствах. Ещё бы денёк. Пустыня и местность в широком её понимании произвела на меня сильное впечатление. Нам повезло и с людьми и с дорогой. Практически два года спустя мы открыли для себя то Марокко и тех марокканцев, которых искали. Вроде бы точка, но в реальности — нет. Ибо неожиданно для меня путешествие в Сахару дало гораздо большее. Оно организовало, дало толчок к встрече с самой собой. Это не всегда легко и не всегда приятно. Оно вдруг достало из недр подсознания давно забытые эмоции, запустило трансформацию… Впрочем это моя, уже очень личная история. Мудрость в арабской пословице : «Пустыню нельзя рассказать, её нужно прожить». Чего и вам желаю.
С’est mon jardin ( фр.) — Здесь мой сад.
Дар (Dar) — дом
Ksar — укреплённая деревня. Как правило обнесена стеной. В этой местности из самана. Исчезающий тип поселений, равно как и саманные дома. Цивилизация и бетон имеют железные аргументы.
